Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
За окном движется самоходное орудие, украшенное цветами.
— Первое мая… — горько улыбается Кребс. — У вас в Москве большой праздник…
— Ничего, он у нас и в Берлине неплохо получится, — отвечает Чуйков.
Кребс в отчаянии выходит.
Бой за рейхстаг разгорается. То и дело падают раненые. Стоит такой грохот, что не слышно ни стонов, ни команд. Егоров, Кантария и Иванов подбегают к левой балюстраде лестницы. В здание еще нельзя пробиться.
Иванов бросает гранату в дубовую, окованную медью дверь, следом за ней вторую и третью — дверь разлетается; перед тем как вскочить в пробоину, он на мгновенье оборачивается. За ним справа и слева бегут и ползут люди, полные боевого самозабвения. Они кричат, машут руками. Они бегут, истекая кровью и не обращая внимания на свои раны. Они отмахиваются от санитаров.
Посредине лестницы Зайченко падает, схватившись за грудь, и рука его становится красной.
— Беда!.. — кричит он. — Беда!.. Не дойду!..
— Что с тобой? — подбегает к нему Юсупов.
Зайченко отвечает, глядя на рейхстаг:
— Вот вин, проклятый, здесь вин, но всей жизни нехватит, щоб до нього дойти. — Слабеющей рукой он вынимает носовой платок и, смочив его своей кровью, протягивает Юсупову: — Брат, дотянись до рейхстага, водрузи мой флаг там. За меня водрузи!.. Мертвый, а все равно там хочу быть.
Юсупов берет окровавленный платок и, сжав зубы, мчится вперед.
Егоров и Кантария вбегают со знаменем внутрь здания. Сверху что-то грузное свалилось им под ноги. Они поднимают головы.
Из окон второго и третьего этажей, завернувшись в тюфяки и матрацы, прыгают вниз обезумевшие немцы.
Бросив несколько гранат, Иванов уже вломился в двустворчатый круглый вестибюль второго этажа. С верхних балконов немцы бьют чем попало, стреляют из автоматов, бросают тяжелые обломки стен, швыряют гранаты. Только вбежал Иванов, как от потолка оторвалась громадная люстра и, ударившись, ахнула, как разорвавшийся снаряд. Вестибюль тряхнуло. Иванов оглянулся — у входа Егоров и Кантария со знаменем в руках.
— В обход! В обход! Идите дальше! Прикрою! — кричит Иванов и отползает в угол, в нишу, под защиту статуи какого-то германского императора. — Ну-ка, фриц, прикрой на минутку! — хлопнул он по статуе и, прислонясь к ней, метнул гранату.
Немцы, что были вблизи, отхлынули. Егоров и Кантария промчались дальше.
Узкими темными лестницами поднимаются Кантария и Егоров наверх. Всюду дерутся. Сгребая ворох бумаг, немцы поджигают их, дым понесся по узким коридорам, валя с ног. На какой-то узкой лестничной клетке Егоров и Кантария останавливаются, чтобы передохнуть и определить обстановку.
Над ними дерутся, опрокидывая шкафы, бросая мебель. Под ними дерутся, поджигают бумагу и солому.
— Вперед? — спрашивает Егоров товарища.
— Обязательно вперед! — отвечает Кантария.
И они продолжают взбираться наверх.
А Иванов тем временем прижался к стене, зажав в руке гранату, и слышит, как за углом, в двух шагах от него, притаился и тяжело дышит немец.
Оба выжидают, как охотники. Вдруг Иванов ринулся плашмя наземь, немецкая граната разорвалась позади, а он метнул свою точно и ползет дальше, не глядя, что осталось от немца.
Тем временем Егоров и Кантария взобрались на крышу здания, к бронзовым коням. Они бегут, едва дыша, пригибаясь от осколков. Рядом с бронзовыми конями лежит, раскинув руки, Юсупов. Маленький окровавленный платок Зайченко торчит на спине бронзового коня.
Егоров и Кантария водружают знамя в пробоину в бронзовом коне, рядом с флажком Зайченко, и глядят с крыши на площадь.
Подбегает Иванов и, увидя лежащего Юсупова, бросается к нему, поднимает на руки:
— Юсуп, милый, что ты! Смотри — Берлин наш! Смотри, где мы!
Юсупов не отзывается. Иванов бережно кладет его тело и смотрит вниз, на площадь.
— Ура! — разносится по всей Королевской площади и Тиргартену, от Шпрее до Бранденбургских ворот.
Тысячи бойцов издалека увидели алое знамя Победы над рейхстагом. Иванов утирает слезу.
В большом зале рейхстага еще что-то горит, клубится дым, ползут и стонут раненые, но уже сотни советских бойцов заполняют зал, пишут свои имена на стенах и с интересом оглядывают последнее поле сражения за Берлин.
Молодая певица из фронтового ансамбля, сбросив ватник и шинель и оказавшись в длинном концертном платье, поднялась на поверженную мраморную фигуру и запела «Песнь о Сталине». Сотни голосов подхватили песню, и грозно взвилась она среди огня и дыма только что закончившегося боя.
А на площади перед рейхстагом уже пляшут. Солдат-туркмен вынул из сумки заветный, давно припасенный халат и, накинув его поверх гимнастерки, пустился в пляс. Кантария перехватил его танец лезгинкой, и площадь захлопала в ладоши. На касках и котелках бойцов пестрят надписи: «Владивосток — Берлин», «Тбилиси — Берлин», «Сталинград — Берлин».
— Вот черти! Поесть как следует не дадут, — с усмешкой произносит русский солдат, отставляя банку консервов, и вступает в плясовой круг:
— Я из Сталинграда! Победа!
За ним вбегает другой, третий, четвертый… десятый…
— Я из Орла! Победа!
— Я с Урала!
— Я из Еревана! Победа!
— Я из Москвы!
— Я из Ленинграда!
— Я из Баку! Победа!
— Я из Киева!
Среди ликующей толпы круглолицый боец:
— А мы рязанские!
В круг вбегает освобожденная из плена девушка, за ней другая.
В то время как площадь поет и танцует, десятки людей взбираются на стены рейхстага и пишут мелом или выцарапывают ножами надписи. Боец, взобравшись на плечи товарища, пишет то, что ему диктуют, — это, очевидно, очень смешно, все хохочут, подсказывают…
В стороне запели украинцы. Запел и Алексей. Он стоит на широкой гранитной, нисходящей к площади, лестнице рейхстага и видит перед собой тысячи родных лиц. Глаза Алексея в слезах. Он думает о Наташе, и радость великой победы подернута печалью. Наташи нет, и может быть, никогда уже он не увидит ее.
А она стоит тут же, на огромной площади перед рейхстагом, среди тысяч и тысяч советских людей, и из ее глаз льются слезы счастья. В эту минуту она тоже думает об Алексее, и был момент, когда ей показалось, что где-то рядом звучит его голос и даже послышалась его любимая песня «Эх ты, Ваня!» Она начинает искать его, но найти кого-нибудь в этой толпе невозможно.
Под сенью Бранденбургских ворот стоят в это время два генерала, два Василия Ивановича — Кузнецов, командарм третьей ударной, и Чуйков, командарм восьмой гвардейской.
— С рейхстагом тебя, Василий Иванович, — говорит Чуйков.
— С рейхсканцелярией тебя, Василий Иванович, — говорит Кузнецов.
Они стоят, смотрят на танец бойцов и слушают разноголосый хор песни.
Вся Унтер ден Линден и ближайшая часть Шарлоттенбургского шоссе вплотную заставлены танками, пушками, обозами, самоходками, «катюшами». Даже сталинградский верблюд здесь, он лениво жует что-то, удивленно озираясь на шум и музыку.
Люди все прибывают и прибывают. На мотоциклах, велосипедах, грузовиках, тачанках, верхом советские бойцы подъезжают к рейхстагу со знаменами и флагами и, едва отыскав свободное местечко в стене, втыкают их.
— Здорово молодежь наша танцует, — радостно, но с ноткой зависти в голосе говорит Кузнецов.
— А что им не танцевать? — говорит Чуйков. — Войну закончили, по домам поедут… А вот мы с тобой, Василий Иванович, безработные, — произносит он улыбаясь.
— Да, похоже на то, — отвечает Кузнецов.
И, взглянув друг на друга, они весело смеются. Им радостно, что война кончилась.
Самолет делает круг над горящим Берлином. Из тысяч уст вырывается одно слово: Сталин. Вереницы машин, толпы солдат и освобожденных из плена стремятся к месту посадки самолета, приветствуя с земли того, с кем связана их судьба, их счастье. Тут русские и чехи, французы и поляки, англичане и американцы. Все с нашитыми флагами своих стран. Несется песня:
Сталину слава! Навеки он верен
Той клятве, которую Ленину дал.
Наш друг и учитель в народе уверен,
Он вместе с народом всегда побеждал.
Великий вождь! Желаем вам
Здоровья, сил на много лет.
За вами к светлым временам
Идем путем побед.
Сталину слава! Сквозь пламя сражений
Бесстрашно провел он советский народ.
Прошли мы, как буря, как ветер весенний.
Берлинской победой закончив поход.
Великий вождь! Желаем вам
Здоровья, сил на много лет.
За вами к светлым временам
Идем путем побед.
Сталину слава! Советским знаменам
И ленинской партии нашей хвала.
Идем к коммунизму путем непреклонным,
И вождь нас ведет на большие дела.
Алексей Иванов в числе первых, пробравшихся к аэродрому. Нервы его напряжены до крайности.
